Тайфуны с ласковыми именами - Страница 54

Оказывается, ее нет дома. После памятной ночи, которую я провел у Флоры, в наших отношениях с квартиранткой стал ощущаться легкий холодок. Совсем легкий и едва заметный, но все же холодок.

— У меня создалось впечатление, что вы слишком усердно, я бы сказала, чересчур самоотверженно кинулись в атаку на эту немку, — заметила было Розмари, когда я пришел домой на следующее утро.

— Если мне память не изменяет, вы сами поставили передо мной задачу, — попытался я оправдываться.

— Да, но не в этом, не в сексуальном смысле, как вы это поняли.

— В сексуальном смысле… Стоит ли преувеличивать…

— Вы не подумайте, я не ревную, просто я боюсь за вас, — сказала Розмари, — отклонения от нормального вкуса начинаются с пустяков — скажем, человека потянет на вульгарную бабищу или что-нибудь в этом роде. А потом незаметно дело доходит и до грубых извращений.

— Стоит ли преувеличивать? — примирительно повторяю я. — Все делается только ради вас.

— Ну и какой же результат? Я имею в виду не то, что вас так занимает, а то, что интересует меня.

— Если вы полагаете, что такую крепость, как Флора, можно взять за одну ночь…

— И сколько же вам понадобится, чтобы полностью овладеть этой цитаделью? Тысяча и одна ночь? Или чуть больше?

— Ваша ирония становится безвкусной, милая. Отрицать не стану, это доставляет мне некоторое удовольствие. Но возможно, вы все-таки ревнуете.

— И не надейтесь. Мне абсолютно безразлично. И если мне было немножко обидно, то только потому, что за всю ночь вы не вспомнили обо мне и о том, что меня заботит.

— Не знаю, как вас убедить, но я ни о чем другом и не думал.

— Только фактами, милый. Одними только фактами, и ничем иным.

— Факты пока что таковы: Флора действительно интересуется брильянтами и находится здесь именно из-за них.

— Об этом нетрудно догадаться.

— И за Флорой, точно так же, как и за вами, стоит другой.

— Я подозревала.

— И этот другой — немецкий торговец Макс Бруннер.

— Чем же он торгует?

— Не брильянтами. Но, как вам известно, брильянтами интересуются не только ювелиры. Иначе ювелирам было бы некому их сбывать.

— Как вы вовремя мне это сказали. А какие у нее отношения с Пенефом?

— Вы можете быть вполне спокойны. Она обозвала его кретином.

— Это еще ни о чем не говорит. Кретины для того и существуют, чтобы быть орудием в руках умных.

— Убежден, что на него она уже не рассчитывает. Не знаю, почему именно, но не рассчитывает.

— А как она относится ко мне?

— Просто боготворит вас.

Мы продолжали разговор в том же духе еще какое-то время. Однако, чтобы не показаться совсем неблагодарной, Розмари все же признала, что мои сведения небесполезны, и выразила надежду, что в ближайшее время я выясню еще кое-какие детали и окончательно овладею этой крепостью — конечно, не карабкаясь на ее стены в буквальном смысле слова. В общем, все кончилось довольно мирно, однако в наших отношениях стал чувствоваться какой-то холодок. Едва ощутимый холодок — чтобы мы не закипели в пылу страстей.

Поднявшись в спальню, я окидываю взглядом соседнюю виллу. Полиция, наверно, уже закончила свою работу. После двух убийств подряд в одном и том же месте люди приобретают определенные трудовые навыки, и все делается быстрее. В саду ни души, и холл с незашторенными окнами пустынный и немой. Немой — и все же говорит мне кое-что: значит, Розмари не пошла успокаивать то немощное существо. А может, уже раньше исполнила свою задачу.

Мне больше нечего делать в этой пустой вилле, разве что ждать, пока кто-нибудь пожалует и по мою душу. Я выхожу и иду по аллее в сторону леса, просто чтобы немного размяться и попробовать взглянуть на ситуацию со стороны. Лес, этот тихий и прохладный колонный зал, неторопливо заключает меня в свои объятья; за его колоннадами, там, вдали, просматривается изумрудно-зеленое поле, за ним — голубая цепь гор, а еще дальше — заснеженные громады альпийских вершин, над которыми синеет небо.

Я сворачиваю на тропинку, чтобы посидеть на первой попавшейся скамье, но скамья, оказывается, занята. На одном ее краю сидит пригорюнившись худенькая девушка в темном ученическом платье с белым воротничком. На коленях у девушки лежит плюшевый медвежонок. Заметив мое приближение, девушка вздрагивает, но я спешу ее успокоить:

— Не бойтесь… Я ваш сосед, хозяин Розмари.

— Мне кажется, я вас уже видела, — кивает девушка, которой, как я уже имел случай заметить, наверняка под тридцать.

— Вы мне позволите присесть на минутку?

— Почему нет? Скамейка не моя.

— Мне бы не хотелось вам досаждать…

— Что вы! Не станете же вы говорить об этом ужасном убийстве…

— Не беспокойтесь, — заверяю я ее, хотя мне не терпится заговорить с нею именно об убийстве.

— Тут все норовят меня успокаивать и все толкуют о вещах, которые меня расстраивают еще больше, будто мало мне того, что эта страшная картина до сих пор у меня перед глазами — труп… и эта кровь… Даже когда я закрою глаза…

— Не стоит закрывать глаза, — советую я ей. — Если вы хотите отделаться от какого-то кошмара, вы должны не закрывать глаза, а открывать их как можно шире, смотреть на окружающие вас предметы: на красивые деревья, на луг, на горы и небо… вслушиваться в говор простых вещей…

— Мне кажется, что простые вещи я в состоянии понять, — соглашается Виолета, прижимая к себе медвежонка, словно тот готов заплакать. — Единственное, чего я не понимаю, так это людей… И может быть, поэтому я всегда их боюсь, даже если они любезны и дружелюбны…

— Люди бывают разные, — внушаю я ей. — И дружелюбие — это еще не все. Важно знать, что за этим дружелюбием кроется: сочувствие или расчет.